Григорий Кружков

Тайна Синей Бороды

Весь день я вспоминал своих симпатичных гостей, явившихся ко мне при столь загадочных обстоятельствах, и мог бы в конце концов поверить, что они мне просто-напросто приснились — если бы не три чашки на столе и не печенье в вазочке: сплошь сердечки, потому что кружочки Ян уничтожил все до последнего.

Ночью была гроза. Я проснулся и при свете частых молний увидел Яна, сидевшего ко мне вполоборота за столом и что-то чертившего на листке бумаги.

— Простите, что потревожил, — произнес он (последовал раскат грома!), — но я хотел извиниться за вчерашнее беспокойство. Должен сказать, что Яна тут совершенно ни при чем. Все транспортные проблемы в нашей семье лежат исключительно на мне. Это была моя ошибка, ошибка в расчетах.

— Но как вы сюда вошли?.. — ляпнул я спросонья.

— Видите ли, — продолжал Ян, не обращая внимания на мой глупый вопрос, — система нуль-переходов в пространстве очень запутана; это настоящий лабиринт. И хотя моя квалификация высока, — подчеркнул он (сильный удар грома!), — но усилия, так сказать, не всегда вознаграждаются ожидаемым результатом.

— То есть?

— Мир похож на рубашку, которую надеваешь ночью, в полной темноте. Никогда не знаешь, вылезет твоя рука: из правого рукава, из левого или вообще из ворота.

— Вы волшебник?

— Я бы так не ставил вопроса. Я делаю некоторые расчеты, использую определенные свойства пространства. А также времени, — добавил он, подумав. — Но повторяю: моя жена не имеет к этому никакого отношения. У нее, так сказать, другой профиль.

— Я зажгу свет.

— Не стоит. Когда у нас есть натуральное электричество — то есть гроза. Лучше откроем окно.

Почти на ощупь я повернул шпингалеты и толкнул наружу рамы. Шум дождя усилился, и в комнату повеяло запахом мокрых флоксов. Кроме ослепительных молний, вспыхивавших с частотой салюта, по небу блуждали еще какие-то слабые зарницы. В комнате стало светлее. Я услышал, как в углу упал второй сапог, и, не отворачиваясь от окна, ждал того, что должно было произойти.

— Вы не уступите мне место на подоконнике? — раздался голос Яны.

Она стояла посередине комнаты в том же платье, что вчера, и волосы ее казались серебристыми от грозы. В одной руке у нее была гитара, которую она, впрочем, сразу же повесила на спинку стула, а в другой — длинный зонтик.

Я поздоровался и посторонился. Яна боком присела на подоконник и, выставив зонтик в окно, раскрыла широкий купол, окаймленный шелковой бахромой. Казалось, она прикрывала от дождя какого-то зверька, спавшего в клумбе.

Так, в полном молчании, прошло несколько минут.

— Думаю, он уже достаточно вымок. — Яна втащила зонтик внутрь и, стряхнув, поставила его сушиться на пол. — Обожаю, когда в комнате пахнет мокрым зонтиком.

— Как прошел ваш вчерашний концерт, Яна? — вежливо поинтересовался я. — Успех, наверное, был потрясающий!

— Концерт не состоялся.

— Почему же?

— Зритель испарился, спокойно объяснила Яна. — В город приехала группа «Исчадья ночи» — какие-то горлопаны со своими электрическими штуками, делающими вот так, — она подняла руки вверх, и за окном оглушительно грянуло: Ба-бах! Трах-тарарах! — Зритель, естественно, метнулся к «Исчадьям». Если хотите, я могу спеть для вас, — неожиданно предложила Яна. Вы ведь не испаритесь?

— О нет! — воскликнул я. — Что вы!

Яна наклонила голову и взяла гитару. Она запела по-французски, и, хотя я почти не знаю этого языка, мне показалось, что я понял все.

Вот о чем она пела.

Когда идет дождь,
Прохожие раскрывают зонтики
И превращаются в фокусников
Или канатоходцев.

Когда идет дождь,
Белье на веревках
Старается скорее намокнуть,
Чтобы погулять подольше.

Когда идет дождь,
Рыбы разговаривают по телефону
С господом Богом
И вздыхают в трубку.

Дождь разлучает промокший
Ботинок с непромокшим,
Не стоять им вместе
В углу у печки,

Где никто их не видит,
Всю ночь до утра…
Горе тебе, осторожный
Сухой ботинок!

Самое удивительное при этом было поведение грома. Он если и вклинивался, то только между куплетами, стараясь не заглушить голоса Яны, а когда она окончила песню, разразился таким оглушительным грохотом, как будто под окном взорвалась бомба.

— Подумать только! — воскликнул я. — Если б Ян не ошибся в расчетах, мы бы так и не познакомились!

— Я давно привыкла к его милым ошибочкам, — отозвалась Яна. — С ним не соскучишься! — Она снисходительно потрепала волосы Яна по стриженной ежиком голове. — Иной раз отправляешься, скажем, в Париж, захватываешь с собой полный чемодан модных платьев, и что же? — оказываешься в каком-то беличьем дупле среди глухого леса. Или в кармане клоуна, кривляющегося на арене цирка. Или, например, в подземелье Синей Бороды…

— Жуткое было приключение?

— Ничуть! — небрежно возразила Яна. — Скорее приятное открытие.

— Злодей не причинил вам вреда?

— Что вы! Он и мухи не способен обидеть, бедняга Жак!

— А как же убитые им жены?

— Враки! — не выдержал Ян. — Он же мне несколько сродни, граф Жак де Бурделье по прозвищу Синяя Борода, Я его прекрасно знаю. Чудеснейший человек!.. Вижу, вам не верится, Вадим, вы по-прежнему находитесь под обаянием злостных слухов. Так не хотите ли вместе отправиться в замок и убедиться во всем, так сказать, собственными глазами?

— А это возможно?

— Полагаю, что момент благоприятен. — Ян быстро перемножил два числа столбиком и подчеркнул результат. — Вполне!

Ветер переменился, и теперь брызги дождя летели прямо в комнату, заливая подоконник и пол.

— Заприте окно, потом отойдите в дальний угол и зажмурьте глаза. Когда я скажу, что пора, следуйте за нами.

…Когда я открыл глаза, в дальнем углу горел слабый огонек. Присмотревшись, я увидел Яна и Яну, две маленькие изящные куколки, стоящие у входа в темную пещеру, — разумеется, в тот самый дареный сапог. В руке у Яна был подсвечник с зажженной свечой.

Я пошел к ним, и с каждым шагом они снова вырастали у меня на глазах, так что мне даже не пришлось наклонять голову, чтобы войти вслед за ними в пещеру. Некоторое время мы двигались по темной галерее с неровными стенами из дикого камня, потом спустились по каким-то ступеням и отворили тяжелую дубовую дверь. Здесь уже стены были выложены кирпичом, и пол галереи стал намного ровнее.

В конце этого прохода мы поднялись вверх еще по одной лестнице, снова отворили дверь — и очутились в коридоре с высокими сводчатыми стенами.

— Это и есть подземелье Синей Бороды. Страшная комната вон там, седьмая слева. Не бойтесь, — подбодрил меня Ян, — хозяина нет в замке, он путешествует. К тому же сейчас глухая ночь, и все слуги спят.

— А ключи? — робко спросил я.

— С тех пор, как граф расстался со своей последней женой, комнаты не запираются, — пояснил Ян, толкнув массивную, с полукруглым верхом, дверь.

И мы вошли в Страшную комнату Синей Бороды.

Ничего особенно страшного в ней не было. Столы и полки, заставленные какими-то ванночками и бутылями, а посередине — деревянный ящик на треноге. Множество подсвечников и канделябров на столах, на стенах и даже на табуретах. Ян обошел их все и зажег от своей свечи. Комната ярко осветилась, и тогда я увидел самое замечательное — портреты красавиц, развешанные на стенах, — красавиц в удивительных бальных платьях и в простых легких блузах, с пышными замысловатыми прическами и с распущенными волосами, блондинок и брюнеток, веселых и задумчивых…

— Перед вами — знаменитые жены Синей Бороды, — донесся до моего слуха голос Яна. — Не правда ли, замечательная работа? Мой кузен Жак — один из первых фотографов в Европе. Удивительный талант, удивительный мастер! Разумеется, никто из его жен не погиб. Но, войдя в эту комнату, ни одна из них не могла выдержать вида своих предшественниц и соперниц. Жгучая ревность поражала их сердца, и они бежали — обратно к маме и папе! — впопыхах даже не собрав своих вещей и платьев. Понятно, что внезапное исчезновение жен породило в округе самые нелепые слухи, ползучая молва разрослась в злостную клевету, и вот какой-то писака (прошу прощения, Вадим) сочинил свою лживую сказку о синей Бороде и его семи женах. В ней нет ни грамма правды.

— Значит, Синяя Борода никого не убивал?

— Что за мысль! — Ян возмущенно поднял бровь.

— И он не был ни колдуном, ни злодеем?

— Разумеется.

— Ну а как же его синяя борода? — ухватился я за последний довод.

— Проявитель, мой друг. Когда работаешь с химическими реактивами, могут пострадать и пальцы, и лицо. Его борода постоянно попадала в ванночку с проявителем и от этого, естественно, посинела.

Объяснение поразило меня своей неожиданной простотой. Я представил себе почтенного графа, при свете красного фонаря склонившегося над всплывающей из глубины стекла влажной, русалочьей красотой фотографии. Так вот почему ему приходилось запираться от своих жен!

— Вам нравятся эти лица? — спросила Яна, прохаживаясь вдоль стены и внимательно рассматривая портреты красавиц.

— Очень! — воскликнул я и тут же понял свою бестактность. — Хотя, конечно, они несколько простоваты… я бы даже рискнул сказать, глуповаты, — уточнил я, по выражению лица Яны чувствуя, что попал в самую точку. — Надо же! Стать женой такого выдающегося человека и не суметь понять ни его таланта, ни души, ни призвания!

— Курицы, — коротко сказала Яна, щелкнув пальцами.

И тут портреты сорвались со стен и, обрушившись на пол, превратились в черных и белых куриц, которые суетливо заметались по комнате с громким кудахтаньем и хлопаньем крыльев (громко кудахча и хлопая крыльями).

Я отпрянул в угол, а Яна щелкнула пальцами второй раз, и курицы исчезли, вновь превратившись в портреты.

— Возьмите, — сказала Яна, доставая откуда-то корзинку с яйцами. — По утрам полезно есть омлет. Берите, они свежие…

Я взял корзинку, моргая глазами от удивления.

— Милый мой! — обратилась она к Яну. — Вадиму надо выспаться. Не пора ли назад?

Ян взял свой подсвечник, и мы пустились в обратный путь. Пробираясь по темной галерее, я немного опасался, как бы нам не вылезти из какого-нибудь дупла в лесу или из кармана клоуна… но все обошлось.

Когда мы вернулись в мою комнату, за окном еще погромыхивало, и дождь, хотя и притих, но все еще шелестел за окном.

— Гроза похожа на фотографа, ошалевшего от красоты мира, — заметила Яна. — Он хочет успеть все заснять и щелкает, щелкает своим фотоаппаратом со вспышкой, не может остановиться.

В комнате начинало светлеть.

— Ложитесь в постель, Вадим, и закрывайте глаза. Мы уйдем потихоньку. До свидания, до скорого свидания!

Я послушно добрел до койки, лег не раздеваясь и закрыл глаза. И мгновенно уснул.