Черви-козыри
Свист, должно быть, дело заразительное, вроде насморка или чихания. На следующий день с утра Миклуша, как обычно в субботу, устроила генеральную уборку, то есть окатила палубу соленой водой из ведра и взялась за швабру. А вот Маклай, свесив ноги за борт, устроился на корме, и, свернув губы трубочкой, принялся выводить старинную и печальную ирландскую мелодию «Одинокий лодочник».
— Что так грустно, Маклай? — окликнула его Миклуша.
— Плыву задом наперед, — отвечал Маклай, глядя на мелкие барашки волн, непрерывно выбегающие из под кормы корабля.
— Ну и что?
— Смотрю туда, откуда уплыл. Грустно, — объяснил Маклай и еще усерднее продолжал насвистывать свою меланхоличную музыку.
— Так всегда. Кто-то работает, а кто-то посвистывает, — проворчала Миклуша.
— Хорошо, буду ловить рыбу, — миролюбиво сказал Маклай и размотал свои удочки. Тут уж ему пришлось замолчать: рыба шума и свиста не любит.
Улов не заставил себя ждать. Вскоре на левую удочку попался увесистый окунек, а на правую… шляпа.
— Вот так штука, — удивился рыбак, рассматривая шляпу. — Интересно, откуда ты сюда приплыла, голубушка?
Шляпа скромно промолчала.
Тогда Маклай снова закинул удочки. На этот раз на левую и правую удочку попалась одинаковая добыча — пара башмаков, причем, что интересно: на левую удочку выудился правый башмак, а на правую — левый.
— Что бы это значило? — окончательно задумался он, вертя в руках черные мокрые башмаки.
— Очень просто, — ответила Миклуша, останавливаясь напротив. — Это значит, что тот, кто уронил эти башмаки, плывет нам навстречу. Поэтому его левый башмак находится правее нас, а правый — левее. Понятно?
— Понятно, — согласился Маклай. — Фу, какая ты умная, Миклуша! Но где же он сам, этот растеряха?
— Видно, маленько отстал. Башмаки, как более легкие и ходкие на плаву, его опередили. Погляди-ка в ту сторону!
Они перебежали на нос своей суперэтажерки — и, действительно, невдалеке от них, прямо по курсу, качался на воде плот с каким-то взлохмаченным господином. Господин активно жестикулировал и выкрикивал что-то невнятное. Он был босой и без шляпы.
Оттуда доносилось: «Черви козыри!» — «Десяточку не желаете?» — «А вот мы ее по усам!» — «А еще десяточку?» — «А мы и ее по усам!» — «А бубновую?»
Причем выкрикивалось это все на два голоса: тонким и толстым, низким. Занятие странного господина не оставляло никакого сомнения. Он играл в подкидного дурачка сам с собой, азартно вскрикивая и хватая попеременно то одни, то другие карты.
Миклуша и Маклай замахали ему руками:
— Гребите сюда! Мы вас поднимем к себе на борт! Мы вас отвезем на берег!
— Не желаем, — пропищал господин тоненьким голоском и тут же добавил густым басом: — Чепуха все это.
— Но вы же потерпели кораблекрушение!
— Потерпели! — подтвердил лохматый господин тонким голосом, но тут же перебил себя басом: — Ну, и что такого?
— Мы вас спасем, перебирайтесь к нам!
— Спасибо! — отвечал тонкий голосок. — Только мы не пойдем никуда, пока не доиграем, — закончил низкий голос.
У Маклая голова пошла кругом. Ему стало казаться, что на плоту не один человек, а два.
— Господа картежники! — воззвал он снова. — Когда же вы доиграете?
— Когда я отыграю у него башмаки и шляпу, — пропищал в ответ голосок. — Когда я выиграю у него жилетку и часы, — уточнил бас.
— Ваша шляпа и башмаки приплыли к нам, — сообщил Маклай. — Не валяйте дурака!
— Да ну-у-у? — удивился пискля, но тот же добавил басом: — Это неважно. Дело пошло на принцип.
Миклуша поглядела на Маклая и многозначительно покрутила пальцем у виска:
— У нас в Ростове говорили: «Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался».
— А почему этот потерпевший разговаривает на два голоса?
— У него раздвоение личности, — объяснила Миклуша. — А как еще сыграешь в карты, если не раздвоиться?
— Интересно! А если бы он решил сыграть в футбол, ему бы пришлось раздесятериться, что ли?
Тем временем дрейфующий на волнах плот уже пронесло мимо двигавшейся под парусом суперэтажерки и расстояние между ними стало постепенно увеличиваться.
Маклай попробовал снова воззвать к благоразумию босого картежника:
— Еще не поздно, вернитесь. Мы вас спасем!
— Спасите себя, — донесся ответ.
— Заберите хотя бы ваши вещи! Шляпа! Башмаки!
— Что наша жизнь? Игра! — возгласил неуемный картежник.
— Господа, поймите! На карту поставлены не башмаки и не шляпа, поставлена ваша жизнь! — крикнул он.
Господин на плоту в последний раз оглянулся на них, поднял руку вверх и продекламировал басом:
— Играй, Адель, не знай печали!
С этими словами он отвернулся от своих несбывшихся спасителей и стал невозмутимо сдавать карты, веером раскидывая их на пустом ящике из-под сухарей.