Григорий Кружков

Чудо в перьях

На следующий день к ним неведомо откуда занесло Поэта. Сперва они услышали какой-то свист — потом стук — и нате вам: он уже сидел на палубе и потирал ушибленную коленку. В руке у Поэта была зажата лира, за спиной топорщились и колыхались небольшого размера крылья. Увидев Миклушу и Маклая, он радостно закивал им головой.

— Привет вам, добрые люди! Узнаете меня? Правильно. Я — Поэт. Между прочим, известный.

— Как же, как же, знаем, — вежливо отозвался Маклай. — Читали. Напомните, пожалуйста, как ваше имя?

— Это не столь важно, — сказал Поэт. — Слава — дым!

— А это у вас крылья? Можно потрогать? — спросила Миклуша, которая привыкла сразу брать быка за рога. И хотя, строго говоря, крылья — не рога, но привычка — всегда привычка.

— Пожалуйста, попробуйте.

Миклуша потрогала, но ровно ничего не почувствовала.

— Это воображаемые крылья, — снисходительно объяснил Поэт. — Мы, поэты, обычно носимся на крыльях воображения.

— А эта лира золотая или позолоченная?

— Честно говоря, лира тоже того… воображаемая.

Поэт как бы нечаянно уронил свою лиру. И представьте себе — она не упала сразу на палубу, а медленно, как воздушный шарик, опустилась вниз и, отразившись, снова всплыла к нему в руки.

— И все-таки я не понимаю, — пробормотал Поэт. — Как я попал сюда? Ведь я же сочинял стихи, как вдруг…

Помню, только пришло озаренье,
Вдохновенье меня посетило,
И в тумане звезда засветила,
И умчался я в то же мгновенье,
Понесло меня вдаль вдохновенье
И унесся я ввысь легкокрыло,
Вдруг — бабах! — и пропало виденье,
И сижу на земле я уныло…
Объясните мне, что это было?

— Так, так… — задумался Маклай. — А скажите, пожалуйста, о чем именно вы сочиняли стихи?

— Как вам это объяснить?

О душе одинокой, как ветер,
О душе одинокой, как птица,
О душе, что куда-то стремится —
В ту страну, какой нету на свете…

В общем, вы понимаете?

— Я понимаю… А скажите, пожалуйста, не мелькнули ли у вас в тот миг какая-то посторонняя, низменная мысль?

— Мелькнула. Если совершенно честно говорить, то мелькнула…

Помню, звезды в тумане потухли,
Зашептались испуганно ветки,
И подумалось мне: там, на кухне,
Кто-то жарит мясные котлетки…

— Ну вот! Теперь все понятно. От этой мысли пошло резкое снижение высоты, вас швырнуло вниз, в воздушную яму, — и таким образом забросило сюда.

— Пожалуй, вы правы, — помолчав, признался Поэт. — Действительно мысль о котлетках могла, так сказать…

— Сбить с траектории, — закончил Маклай.

— Да, да, вполне возможная вещь.

— Опасная у вас профессия! — В голосе Маклая прозвучало искреннее сочувствие.

— И не говорите!

— Рискованная.

— Что же делать?

— Мне кажется, — вмешалась Миклуша, — вам надо научиться сочинять стихи без воспарения.

— Ну, скажете тоже — без воспарения!

— Или, по крайней мере, парить на малой высоте.

— Я так не привык.

— А вы попробуйте. Сочините прямо сейчас какое-нибудь стихотворение.

— О чем же мне сочинять?

— Ну, я не знаю… Вы могли бы, например, сочинить какое-нибудь стихотворение для меня. Как пишут в книгах: стихи с посвящением. Но это я просто так, для примера.

— Ну, хорошо, попробую.

Поэт зажмурился и что-то невнятно замычал, не разжимая губ… Потом мотнул головой, открыл глаза и продекламировал нараспев:

— Помню, волны морские шумели,
Над пучинами чайки кричали,
В небе молнии ярко блестели
И глаза твои дивно сияли.
Я, сраженный, упал пред тобою…

Тут он запнулся и быстро забубнил про себя:

— Прибою, губою, рабою, разбою… Можно, я хоть немножко воспарю? — взмолился он.

— Ну, хорошо, — разрешила Миклуша. — Один кружок над палубой. Только осторожно!

Поэт взмыл в воздух, сделал два или три быстрых круга вокруг корабля, потом опустился и, сложив крылья, торжественно объявил:

— Стихотворение готово. Вот:

Помню, волны морские шумели,
Над пучинами чайки кричали,
В небе молнии ярко блестели,
И глаза твои дивно сияли.
Я, сраженный, упал пред тобою,
Все в глазах потемнело от горя…
И, рыдая, звенели гобои
Над седою равниною моря!

— Ах, какие прекрасные стихи! — воскликнула Миклуша.

— Браво, браво! — присоединился Маклай. — Особенно эти гобои… До сих пор звенят в голове!

— Спасибо, спасибо, друзья, — смущенно повторял поэт, раскрасневшийся от похвал. — А вы поняли, почему тут гобои? Гобои символизируют… точнее, сигнализируют… Впрочем, это долго объяснять.

Поэт задумался, и какая-то легкая тучка пробежала у него по лицу. Он втянул носом воздух и облизнул губы. О чем он подумал в эту минуту, неизвестно. Можно только предположить с известной долей вероятности, что ему вспомнились те же самые котлетки, которые уже один раз сбили его с курса. Он вдруг заторопился.

— Вы меня извините, но я тут припомнил, что у меня срочные дела. Надо сочинить еще кое-что… Простите… Прощайте. Очень приятно было. — Он галантно поклонился Миклуше и благосклонно кивнул Маклаю.

— Так вы летите? Но как же воздушные ямы?

— Не волнуйтесь обо мне. Как-нибудь потихоньку…

Он слегка оттолкнулся от палубы, взмыл и, тяжело махая крыльями, как наевшийся коршун, низко полетел над волнами.