Храм Славы
Через несколько минут Миклуша с Маклаем почти одновременно выкарабкались из зоны невидимости. Позади них черной клочкастой тучей лежала непроглядная темнота, похожая на чернильную жидкость, которую выпрыскивает из хвоста каракатица.
— Ну и невежество! — воскликнул Маклай, стряхивая с плеч ошметки темноты. —Это такое невежество, что можно его грести лопатой и продавать как удобрение для клумб и теплиц!
— Мрак! — подтвердила Миклуша. И как она была старый морской волк, то добавила еще одно выражение, которое матросы употребляли еще в восемнадцатом веке, когда ставили паруса во время бури и мокрый, скользкий канат, внезапно вырывавшись из рук, ударял по затылку рулевого (мы его здесь, разумеется, не приводим).
Маклай поднес к носу шепотку черного невежества, понюхал — и оглушительно чихнул.
— Я здесь, мои сахарные! — отозвался Тхиупчхи, выходя на опушку жмурских потемок. — Куда прикажете теперь? Может быть, в Великие Муки?
— Обратно, — коротко сказала Миклуша.
Тхиупчхи свистом подозвал пасущихся осетров, запряг, и вся компания помчалась обратно. По дороге мудрый старик рассказывал о местах, которые они проезжали и отвечал на вопросы.
Сначала они ехали Мурией. Это была страна скотоводов и котоводов. По изумрудно-зеленым морским лугам бродило множество морских коров, между которыми расхаживали доблестные скотоводы с кнутами и пряниками, пасшие свои необъятные стада. Между скотоводов расхаживали не менее доблестные котоводы. Они водили на цепочках дрессированных котов, показывающих разные трюки. И коров, и котов — всех почему-то называли одинаково Мурками. Путешественники миновали столицу мурцев — старинный и славный город Муром — к сожалению, не заметив его, так как этот город помещался внутри муравьиной кучи (по причине маскировки и противовоздушной обороны).
За Мурией, как мы помним, шла Гурия, которую населяли, в основном, земледельцы и пахари. Осетры, как птицы, летели по пыльной дороге между зеленеющих квадратов полей. Стояла золотая, долгожданная пора уборки урожая. Сердце радовалось, глядя на необъятные грядки огурцов, по которым шустрые гурцы катали туда и сюда бочки со свежей продукцией. Старик у края дороги, сняв картуз, утирал пот с плешивой головы.
— Что, Пхацуатль, — спросил его Тхиупчхи, придержав осетров, — как уборка, как план?
— Дай Бог, чтоб не задождило, — рассудительно отвечал старик, отмахиваясь от нахальной рыбки, вертевшейся у его носа. — Будет и план, и все тебе такое разное…
Поехали дальше. Вскоре огурцовые поля кончились, и снова началась Мурия (как она шла зигзагом), опять замелькали коты и морские коровы. А там снова пошла Гурия — поля, штабеля бочкотары…
— Куда мы теперь? — спросил Маклай у возницы.
— В Храм Славы, — отвечал Тхиупчхи. — Там вас ждет необычный сюрприз.
Храм Славы оказался огромной пирамидой камней, с необычайной щедростью украшенной кораллами, жемчугами, перламутром, мечами рыб-мечей, пилами рыб-пил, молотками рыб-молотов, и другими разнообразными морскими редкостями и диковинами. Роскошные плети морских трав, актиний и голокциний укрывали храм наподобие балдахина, и крутая лестница вела на самый верх пирамиды.
Жрецы, ждавшие у подножья Храма, смиренно поклонились королеве Мурии.
— Взойдите наверх, добротворцы, — торжественно произнес Тхиупчхи. — Взойдите и узрите новую нашу благоприобретенную святыню!
Миклуша и Маклай по неровным, высоким ступеням взобрались на вершину пирамиды и оказались на квадратной площадке, огражденной низкой оградкой из селедочных скелетов. И что же они увидели в самой середине? Железный якорь своего корабля со свисающей с него цепью!
— Смотри! — сказала Миклуша. — Они не оторвали цепь: она делает пару петель на полу и по-прежнему уходит вверх, к нашей старой «этажерке». Смекаешь?
Внизу под ними жрецы собрались в кружок и нестройными голосами, но очень серьезно и чинно запели гимн. Одна половина хора как бы спрашивала, а другая отвечала:
— Что упало нам с неба?
Орудье расплаты.
— Поразило кого?
Змеедруна-тирана.
— Что оно принесло?
Королеву и брата.
— Сколько лет будет царствию их?
Постоянно.
— Уродятся ль теперь огурцы?
Уродятся.
— Будет пир с ликованием?
О, непременно!
— А они на засолку годятся?
Годятся.
— Неизменна ли наша судьба?
Неизменна.
— Послушай, Маклай, — сказала Миклуша. — Хоть они и складно поют, но мне как-то неуютно представить, что это и есть наша неизменная и вечная судьба — править гурцами. Признаться, мне это уже немного надоело.
— И мне, — сказал Маклай.
— К тому же, я вышла в море, чтобы плавать поверху, как вольная акула, а не сидеть внизу, как сом под корягой.
— Разумеется!
— Какой же вывод ты предлагаешь, Маклай?
Маклай молча показал глазами наверх… Миклуша поняла — и, как она была не привыкшая откладывать дело в долгий ящик, схватилась за якорную цепь, подергала ее для проверки — прочно ли? — и полезла вверх, бросив на прощание Маклаю: «Посиди тут минуток десять».
Жрецы внизу продолжали петь гимны так же трогательно, цепь над головой Маклая чуть-чуть раскачивалась, хотя Миклуша уже давно скрылась из виду за косяками рыбок, пузырьками и морской рябью… И вдруг — цепь дернулась, звенья ее зазвенели и поехали вверх. Якорь оторвался от площадки и замер на полуметровой высоте. Маклай уселся верхом на железную лапу, схватился за стержень, — и поехал вместе с якорем вверх…
А жрецы у подножья пирамиды по-прежнему водили хоровод, распевая про свою «неизменную судьбу».
Одним словом, прощанье вышло немножко скомканным, но зато без слез и без печали.