Ибн Зайдун 1003–1071
Газели
***
Тебе столько же лет, сколько дней половинной луне,
Но красою блистающей ты превосходишь ее.
Близким блеск этот кажется, но невозможность достичь
Вожделенной мечты — омрачает мое бытие.
О, в какую пустыню надежда меня завела!
Горьким сделался хлеб мой, соленным, как слезы, питье.
Распусти же поводья, любовь, и скачи во весь дух! —
Нет на свете ристалища шире, чем сердце мое.
***
Расстался с покоем влюбленный, расставшись с тобой,
Темна его жизнь, а раскрытая тайна — горька.
Он слишком поспешно простился, тебя проводив, —
Зубами с досады скрипит, что свалял дурака.
Сестра твоя в небе не так лучезарна, как ты;
Взрастивший тебя да прославится край на века.
Как долго в разлуке проклятая тянется ночь!
А помнишь, я сетовал прежде, что ночь коротка?
***
Ты, кого я называю госпожой своей охотно,
Выбранная пылким сердцем навсегда, бесповоротно!
Сколь раз завистник бледный осыпал меня хулою,
За любовь к тебе бесчестил, уязвлял насмешкой злою!
Лгут, что я поверил слухам и склонился к подозренью,
Что возревновал подругу и любовь предал забвенью.
Уверяет злоязычный: предо мной ты согрешила —
Так что нету оправданья для того, что ты свершила.
Говорят, что мне подобный оскорбленья не прощает,
Если в нем обида громче глупой кротости вещает…
Где им знать, что пленник страсти служит ей по доброй воле,
Что краса непобедима, как могучий воин в поле!
***
Жизнь отдам без раздумий, как жертва сия ни мала,
За Луну, что всегда, словно в день полнолунья, светла.
На щеках ее свежесть блестит как ночная роса —
Свет утешный для тех, кто стремится душой в небеса.
Упрекает она — терпеливо упреки сношу,
Обижает из блажи — и я же прощенья прошу.
***
Следы от стоянки любимой в заветном краю —
Пусть дождь напоит их, пусть ливень соткет кисею
Над тем пепелищем холодным, где слезы я лью,
Пусть вырастут маки, печаль утоляя мою,
Печаль о годах, когда жизнь была лугом зеленым.
Томлюсь я, прекрасной владычицей в пленники взят,
Как сладостный мускус — дыханья ее аромат,
Но уши любимой моленьям внимать не хотят,
Я жажду свиданья, тоскою жестокой объят,
И уж не мечтаю утешиться сном благосклонным.
Она как луна разливает сиянье вокруг,
Как юный тюльпан, ее стан утонченный упруг,
Глаза точно стрелы, а бровь как изогнутый лук,
Из уст ее каждое слово — отборный жемчуг,
Погибель — безумцам, ее красотой опьяненным!
Над башнями гордыми цепь облаков проплыла,
Блестят в синеве голубей серебристых крыла,
Здесь, в Кордове славной, где вся моя юность прошла,
Где отроком я амулеты носил без числа,
Меж знатных мужей я возрос благороднорожденным.
Как часто, печали не ведая, в те времена
С газелями юными я пировал дотемна,
Бросали мы ломтики яблока в чашу вина,
И яркой звездою в ладони мерцала она,
Когда мы любовь прославляли стихом восхищенным.
Скажи, вспоминая о радости нашей былой,
Когда ветерок шелестел на закате листвой
И ночь, словно путник, в дороге застигнутый мглой,
Светильники звезд зажигала над сонной землей, —
«О время! Зачем ты жестоко к несчастным влюбленным?»
***
Изойдите, глаза мои, жгучею влагой соленой!
Разорвись от тоски, мое сердце, в груди воспаленной!
Говорят: где заводится лихо, там лиха в избытке.
Даже недругу не пожелал бы я этакой пытки.
Ненасытная страсть истерзала мне душу и тело,
Я на западе скрылся, у дальнего маюсь предела.
Но недуг беспощаден, и тем нестерпимей мученья,
Чем я дальше от той, что могла бы мне дать облегченье.
О, когда бы мне ветер с востока дохнул, легкокрылый,
Ветер, веющий свежестью, вестник из Кордовы милой!
Он по небу несет облаков дождевую прохладу,
Обожженному сердцу приносит покой и усладу.
О изгнанник, свой путь направляющий к землям востока,
Бедный странник, чей день быстротечен, а ночь одинока,
Я на запад иду — задержись, повстречавшись со мною,
Как мудрец мудрецу, я тебе свою тайну открою.
Послужи мне гонцом, скромный путник с душой благородной,
И когда ты достигнешь прекрасной страны плодородной,
Той цветущей равнины, где Кордова блещет красою,
Освежи утомленное сердце рассветной росою
И местам дорогим поклонись, что мечтами согреты.
О какие дворцы там, какие сады, минареты!
Там газель молодая делила со мной наслажденье,
Ради сладких свиданий вводя сторожей в заблужденье.
Тонкий стан выгибала она, истомленная страстью,
И как будто воркуя, во мраке звенели запястья.
И прохладные перлы блестели в устах приоткрытых,
И душистые розы пылали на нежных ланитах.
Эти розы срывал я и влажные перлы целуя,
До утра воздавал благодатному мраку хвалу я.
Но увы, седина проступила сквозь черные прядки
Умирающей ночи — и прочь я бежал без оглядки.
О любимая! Друг твой томится в разлуке с тобою,
Он не пьет и не ест и к тебе лишь взывает с мольбою.
Неужели сказать не могла ты, забыв о гордыне:
«Ни к чему нам раздоры, браниться не будем отныне!»
Ты в грехах всевозможных меня обвиняла сурово,
Не простила, сказать не дала в оправданье ни слова.
Если только с чужбины вернусь, где душа истомилась,
Я на все соглашусь, лишь бы гнев ты сменила на милость.
Прикажи — и готов я любые признать заблужденья,
Ведь и подлинный грешник заслуживает снисхожденья!