После дождичка в четверг
Мы разом открыли зонты — у меня в руках тоже невесть откуда взялся старый клетчатый зонтик с гнутой ручкой. На двери, из которой мы вышли, было написано «ТАМОЖНЯ», но внутри никого не было и все сооружение походило на сарайчик, наполовину забитый сгнившими дровами.
— А как же «Тритон»? Оставим его на растерзание Гурундию?
— Ерунда. Наиграется и отдаст… Не стоит волноваться, Вадим! Корабли, поезда, кареты и прочее — условность, дань традиции. Можно прекрасно обойтись и без них. Войти, например, в какую-нибудь незаметную калитку в заборе или влезть в гардероб, забитый старым тряпьем…
— Или пройти сквозь сапог, — подхватил я.
— Ну да! Кстати, почему бы нам не разуться и не прогуляться босиком по лужам? По приносимому удовольствию это сравнимо только…
— С перемножением чисел столбиком! — рассмеялась Яна, сбрасывая туфельки. Ян бережно подобрал их и сложил вместе со своими башмаками в полотняную сумку. Я тоже разулся. Мы весело шлепали по мокрой дороге вдоль высоких пальм и буйных тропических зарослей. Дождь не унимался, а наоборот — все громче стучал по нашим зонтам.
— Не переждать ли? — предложил я, беспокоясь больше за Яну. — Под этими кронами почти не каплет, а пузыри в лужах говорят о том, что дождь скоро прекратится.
— Не верьте пузырям, — строго сказала Яна. — Нет ничего более ненадежного. Что же касается дождя, то он не прекратится ни-ког-да!
— Совершенно верно, — подтвердил Ян. — Мы находимся на острове Кап-Кап, лежащем к юго-востоку от Мыса Мокрой Надежды. Это самое влажное место на всем земном шаре. Здесь так влажно, что если диктор в сводке погоды объявит, что «завтра на острове Кап-Кап облачно, без осадков», его можно уже сегодня увольнять с работы, потому что без осадков у нас просто не бывает.
— Зачем же вы выбрали себе такое мокрое место?
— Его выбрала Яночка для нашего медового месяца. И вот мы живем здесь уже лет так примерно…
— Это никого не касается, — перебила Яна. — Я выбрала этот остров потому, что, во-первых, он необитаем.
— А вы сами? — спросил я невпопад.
— До двух человек не считается. Остров необитаем и не посещаем. С воздуха он закрыт плотной пеленой облаков, мешающей самолетам приземлиться. А с моря путь затруднен опасными рифами.
— К тому же, — подмигнул Ян, — вскоре после того, как мы тут поселились, в прибрежных водах обнаружился чудовищный осьминог Гурундий, и суда стали обходить остров за пятьдесят морских миль. Очень удачная мысль!
— Мысль? — озадаченно переспросил я.
— То есть удачное совпадение, — поправился Ян. — А вот и наш замок.
Из-за деревьев показался большой деревянный дом с красивой башенкой.
— Зонты долой! — скомандовала Яна. — Пред входом в дом нужно хорошенько промокнуть.
И тут произошло для меня неожиданное. Окошко на втором этаже распахнулось, и на подоконник вспрыгнул красивый серый кот. Он выгнул хвост трубой и три раза покачал им из стороны в сторону.
— Босой делает знак, что в замке все спокойно, — пояснил Ян.
— Босой?
— Ну да, так его зовут. Босой показывает, что привидение сегодня не появлялось.
— Так вы же говорили, что остров необитаем? — повернулся я к Яне.
Для привидений другой счет. Остров считается необитаемым, если на нем живут до двух человек, так сказать, во плоти — и до полудюжины привидений, которые, как вам известно, плоти не имеют. Они так себе — фу-фу!
— Ничего себе фу-фу! Ну а если привидений больше полудюжины?
— Тогда остров считается перенаселенным. Да вы не волнуйтесь, Вадим. Это вполне тихое, хотя и совершенно безумное привидение. Притом не очень докучливое — является только по четвергам. Ведь сегодня четверг, Ян?
Мы вошли в дом и бросили раскрытые зонтики посередине ковра. Они легли живописной грудой, и по дому сразу распространился запах как от корзины свежих грибов. Комната была просторной и высокой, с двумя рядами окон, один над другим, и старинными гобеленами в простенках: по темно-зеленому полю гуляли гордые павлины и маленькие львы с человечьими лицами.
Яна достала из сундука цветные бухарские халаты и две пары верблюжьих носков. Велев нам переодеваться, она выскользнула из гостиной и через две минуты вернулась с кофейником, полным душистого кофе. Ян растопил камин, и мы устроились вблизи огня в низких покойных креслах. На одном из них уже возлежал Босой. Полузакрыв глаза и закинув одну лапу за голову, он смотрел в потолок и, казалось, вспоминал что-то бесконечно грустное.
— Этот кот настрадался в своей жизни, — уважительно заметил Ян. — От многой скорби многая мудрость.
— Вы все узнаете, — подтвердила Яна, гладя в мои разгоревшиеся любопытством глаза, — но не сейчас. Не стоит омрачать день рождения печальным рассказом.
— Не стоит, — подтвердил Ян. — Ибо это история, полная такого зла и такой чудовищной несправедливости, что у вас, как говорится, шерсть дыбом встанет!
Кот хрюкнул и перевернулся на другой бок — возможно, для того, чтобы скрыть навернувшуюся слезу. В стекло ударило пригоршней брызг от налетевшего шквала, как будто кто-то снаружи постучал в окно, прося приюта.
— Оттого вы и поселились на этом острове? — догадался я. — Оттого что дождь смывает все обиды?
Яна кивнула.
— Промокшего человека больше любят и жалеют. И вы знаете, Вадим, столько времени я смешивала разные сорта кофе, пытаясь найти золотую смесь, а оказалось, что в рецепт входят озябшие ноги и шерстяные носки, мурлыкающий кот и мокрые от дождя волосы.
Я отхлебнул из чашки. Глоток расплавленного золота прокатился по гортани до самых пяток. Рецепт был верный, без всякого сомнения.
— Однако вернемся к привидению, — расхрабрился я. — Нет ли способа его утихомирить? И вообще, откуда оно взялось на острове Как-Кап?
— Вы смотрите в корень, дорогой друг! — горячо воскликнул Ян, почему-то указывая пальцем на потолок. — Его здесь не водилось. Привидение привозное. Все началось год назад, когда в одной из антикварных лавок Амстердама на глаза Яне попалось вот это зеркало. — Ян указал на большое зеркало в углу, украшенное резной деревянной рамой. — Оно то и оказалось с довесочком.
— С привиденьицем, — уточнила Яна.
— Чего же оно хочет?
— Разгадки! А впрочем, вы все увидите сами. Ведь сегодня четверг. Достаточно зашторить окна и зажечь свечу.
Ян встал, задвинул шторы и, вынув из камина горящую ветку, зажег двусвечный канделябр на столе:
— Смотрите и слушайте!
Мы замерли…
С минуту не было слышно ничего, кроме ровного шума дождя снаружи. И вдруг по комнате пролетел ветер, как будто распахнулось окно, и шерсть на Босом засветилась. В зеркале что-то полыхнуло, и на его поверхности нарисовалась фигура носатого старика в камзоле и старинном парике. Старик поднял руки и, оторвавшись от стекла, медленно поплыл над комнатой, умело руля ладонями и притормаживая на поворотах согнутыми коленками. Так он описал три круга в полном молчании и наконец осторожно приземлился посередине стола. Здесь он снова воздел руки и продекламировал нараспев, хрипло и с подвывом:
Я понимал, что это только снится,
но сладок был для сердца сон желанный;
когда б вопрос не мучил окаянный,
я не желал бы вовсе пробудиться;но не очнуться, не освободиться
нельзя, пока в рассудке — эта рана;
я обречен скитаться неустанно,
пока моя Загадка не решится.Ни пулей, ни угрозой, ни мольбою
не успокоить дух в зерцале старом,
пока вы не дадите мне ответа:ЧТО МЫ ОБРЯЩЕМ ДОРОГОЙ ЦЕНОЮ,
ЧТО МЫ И РАДЫ БЫ ОТДАТЬ ЗАДАРОМ,
НО И ЗАДАРОМ НЕ БЕРУТ? ЧТО ЭТО?
Ошеломленные, все молчали.
Лицо старика выражало тоску и муку. Он стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, — и вдруг мотнул головой, оттолкнулся и поплыл по воздуху обратно в угол.
— Погодите! — воскликнул я. — Конечно, я не мудрец, но однажды мне приснилось…
Старик как бы споткнулся на лету и обернулся.
— Приснилось!.. — отозвался он, словно эхо. — Говорите же, говорите!
— Мне приснилась голая равнина и остатки крепости на холме. Там, на разбитом молнией пне, сидел старый, облезлый ворон, и он прокаркал мне ту же загадку:
«Что достается нам дорогой ценой, что мы рады отдать задаром, да никто не берет?»
Трижды вопросил ворон и, так как я трижды смолчал, то он сам же и ответил мне хриплым карком:
«Стариковский опыт — вот что достается нам дорогой ценой. Вот что мы рады отдать задаром, да никто не берет».
Едва я произнес эти слова, как зеркало с громким звоном лопнуло и разлетелось на множество осколков, мгновенно вспыхнувших и сгоревших. Осталась только рама, а за ней — чернота и звезды.
И тогда произошло самое необыкновенное — дождь прекратился, и наступила тишина, настоящая тишина.