Влияние «Плеяды»
На первый взгляд шестнадцатый, «ренессансный» век английской поэзии представляет собой единый период. Если делить его на части, это естественно сделать по царствованиям: период Генриха, период Елизаветы… Но если посмотреть более внимательно, мы увидим, что швы проходят не совсем так, что английский Ренессанс двигался к своим высшим достижениям несколькими последовательными усилиями, и они далеко не всегда совпадают с началом нового царствования. Несомненно, Уайетт и Сарри в 1530–1540-х годах много сделали для обновления поэзии, но после их смерти наступил спад, и даже появление в начале елизаветинского царствования Гаскойна, их достойного преемника, не изменило ощущение паузы, затишья перед вторым актом. Второй и значительно более стремительный период начался с приходом на литературную сцену Сидни и Спенсера в 1580-х годах, а они уже проложили путь Шекспиру и Донну.
Всегда оставалось не совсем ясным, почему держалась пауза, почему (и в какой момент) последовал упомянутый рывок. Английские историки литературы долгое время как бы затушевывали главную причину, каковой являлось огромное вдохновляющее влияние группы замечательных французских поэтов, известных под названием «Плеяды», — в первую очередь, Ронсара и Дю Белле. Совершенная ими поэтическая революция во французской поэзии самым непосредственным образом сказалась на их соседях-англичанах, установив новые стандарты и изменив привычное видение мира. В частности, разительно обострилась зоркость поэта, его чувство природы, телесности мира: поэзия Уайетта и Гаскойна, при всем их таланте, в какой-то степени основывалась на стереотипах, непосредственное зрение было сужено и затуманено.
Признанным главой «Плеяды» был Пьер Ронсар (1524–1585). Молодой дворянин, не отличавшийся с юности крепким здоровьем, он чуть было не избрал сан священника, что в перспективе давало недурные доходы и обеспеченную жизнь, но увлекся античностью, литературой, стихами и вскоре нашел друзей и единомышленников, стремившихся к той же цели — обновлению и возвеличиванию французской поэзии. Двадцативосьмилетие между изданием «Од» Ронсара (1550) и его последней книгой лирики «Сонеты к Елене» (1578) было одним из самых плодотворных периодов в истории французской литературы. Достижения этого периода дали мощный толчок не только французской, но английской литературе. По словам Эмриса Джонса, основная разница между ранней и поздней фазами тюдоровской поэзии состояло в том, что Уайетт и Сарри писали до «Плеяды», а поздние елизаветинцы, включая Шекспира, — после1.
«Речь против Фортуны» Ронсара — своего рода сумма, обобщение всего, что писалось о Фортуне, но это еще и сатира на поэта-карьериста (то есть, на самого себя!) и самоуверенное изложение своих заслуг в поэзии, и образец рассудительного почтительно-дружеского послания меценату. с необычайной легкостью и естественностью Ронсар переносит действие своей поэмы со священной вершины Муз в мрачную пещеру Фортуны и дальше — на вольные просторы лугов и лесов, в скромный дом своего учителя Дора, в приемные залы монаршего двора, к дикарям Северной Америки и обратно в Париж. Я решил поместить это французское стихотворение — квинтэссенцию «фортуноведения» — в этой книге, чтобы обозначить им водораздел между «ранним» и «высоким» английским Возрождением. Чтобы показать не только место, где произошел поворот, но и главный инструмент этого поворота и ускорения.
- Jones E., ed. The New Oxford Book Sixteenth Century Verse. 1991. P. xxxiii. [↩]