Анонимные песни и баллады XVI — начала XVII векa
Песня нищих
Тьма в ночи, тьма в ночи,
Стужа и мороз,
Пламя, снег и огонь свечи,
Спаси тебя Христос.
Когда отсюда ты пойдешь
В стужу и в мороз,
На Поле Терний попадешь,
Спаси тебя Христос.
И ежели ты обувал босых
В стужу и в мороз,
Сядь и надень обувку их,
Спаси тебя Христос.
Но ежели гнал тех, кто разут,
В стужу и в мороз,
Шипы тебе пяты проткнут,
Спаси тебя Христос.
От Поля Терний ты пойдешь
В стужу и в мороз,
И к Страшному Мосту придешь,
Спаси тебя Христос.
Когда тот Страшный Мост пройдешь
В стужу и в мороз,
К Стене Огня ты подойдешь,
Спаси тебя Христос.
И ежели грел ты нищий люд
В стужу и в мороз,
Огонь к тебе не будет лют,
Спаси тебя Христос.
Но если гнал голодных вон
В стужу и в мороз,
Геенной будешь поглощен,
Спаси тебя Христос.
Тьма в ночи, тьма в ночи,
Стужа и мороз,
Пламя, снег и огонь свечи,
Спаси тебя Христос.
Гринсливс
Зеленые Рукава
Увы, любовь моя, увы,
За что меня терзаешь ты?
Моей смиреннейшей любви,
Увы, не понимаешь ты.
Гринсливс, дружочек мой,
Гринсливс, лужочек мой!
Надежды зеленый цвет —
Но мне надежды уж нет!
Я угождать тебе спешил,
Чтоб доказать любовь свою,
Ни денег не жалел, ни сил,
Чтоб заслужить любовь твою.
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Я кошелек свой порастряс,
В расходы многие вошел,
Платил исправно, не скупясь,
И за квартиру, и за стол.
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Купил тебе я башмачки
И плащ на беличьем меху,
И шелку алого чулки
С кружавчиками наверху.
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Испанский веер дорогой
И брошь богатую на грудь,
И чепчик с бантиком — такой,
Что любо-дорого взглянуть.
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Тебе я ларчик преподнес
Работы тонкой и резной
И позолоченный поднос —
Не постоял я за казной!
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Пылинки я с тебя сдувал,
О нежных чувствах говорил,
Как баронессу наряжал:
Так чем же я тебе не мил?
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Зеленый бархатный дублет
Я в честь твою везде носил —
Ведь ты любила этот цвет:
Так чем же я тебе не мил?
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Я нанял самых лучших слуг,
Они старались что есть сил,
Чтоб угодить тебе, мой друг:
Так чем же я тебе не мил?
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Увы, я Богу помолюсь,
Чтоб он глаза тебе открыл,
А не поможет — утоплюсь,
Раз милой больше я не мил.
Гринсливс, дружочек мой и т. д.
Прощай любовь моя, прощай,
Будь беспечальна и свежа,
Моя прекрасная, как май,
В зеленом платье госпожа!
Гринсливс, дружочек мой,
Гринсливс, лужочек мой!
Надежды зеленый цвет —
Но мне надежды уж нет!
Дорога в Вальсингам
Скажи мне, честный пилигрим,
Что был в святом краю:
Ты не встречал ли на пути
Любимую мою?
Как знать, быть может, и встречал,
Немало дев и дам
Я видел на пути своем
В преславный Вальсингам.
Нет, пилигрим, другой такой
На свете не найти,
Она легка, она светла,
Как ангел во плоти.
Да, сэр, такую я встречал,
Воистину она
Походкой нимфа, а лицом,
Как серафим, светла.
Она покинула меня
Обетам вопреки,
Та, что клялась любить меня
До гробовой доски.
Но отчего она ушла
(Поведай не таясь),
Та, что любила горячо
И в верности клялась?
Увы, тогда я молод был,
Теперь наоборот,
Любви не мил опавший сад,
Постыл увядший плод.
Любовь — капризное дитя,
Уж так устроен свет,
Желанье для нее закон,
Других законов нет.
Она — как мимолетный сон,
Колеблемый тростник:
Ты за нее всю жизнь отдашь,
А потеряешь вмиг.
Да, такова любовь порой,
Для женщин это щит,
Которым всяческая блажь
Прикрыться норовит.
Но настоящая любовь —
Неугасимый свет,
Сильнее смерти и судьбы,
Сильней всесильных лет.
Песня из-под плетки,
или Прежалостная баллада
трех злосчастных сестриц, попавших
в исправительный дом Брайдуэлл
Три Пряхи, помогите нам,
Небесные сестрички!
Тянуть-сучить злодейку-нить
Натужно с непривычки.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Над нами кнутобой слепой
Кричит: Живей давай-ка!
А чуть замрет веретено,
Поднимет лай хозяйка.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Не спросит нас веселый гость:
Цукатов не хотите ль?
И кружечку не поднесет
Приятный посетитель.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Взгляните: наша крошка Бесс
Умаялась, бедняжка;
Нет, никогда за все года
Ей не было так тяжко.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Всех наших чисто замели,
Накрыли всю слободку.
Теперь — ни трубочку разжечь,
Ни поплясать в охотку.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Нет ни купца с тугой мошной,
Ни друга-шалопая:
По нашим беленьким плечам
Гуляет плетка злая.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Эй вы, задиры-хвастуны,
Бойцы трактирных кружек!
Нас обижают — где же вы? —
Вступитесь за подружек.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Мы крутим это колесо,
Как белки, поневоле,
В глазах у нас мелькает все,
На пальчиках — мозоли.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
А если не желаешь прясть,
То разговор короткий:
Иди опять пеньку трепать,
Чтоб не отведать плетки.
Куделька, лен и конопля,
Тура-ляля, тарара,
Куделька, лен и конопля —
Тройная наша кара.
Песня Тома из Бедлама
От безумных буйных бесов,
И от сглазу и от порчи,
От лесных страшил, от совиных крыл,
От трясучки и от корчи —
Сохрани вас ангел звездный,
Надзиратель грозный неба,
Чтобы вы потом не брели, как Том,
По дорогам, клянча хлеба.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Из двух дюжин лет я прожил
Трижды десять в помраченье
А из трех десьти сорок лет почти
Пребывал я в заточенье —
Среди рыцарей Бедлама
На соломенной постели,
Где ключи звенят и бичи свистят
Мелодично, как свирели.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Белены ли я объелся
Иль о девке замечтался —
Только вышло так, что я впал во мрак
И в рассудке помешался.
Целый год не спал от горя,
Сторожил свои пожитки,
А когда заснул, негодяй Амур
Обобрал меня до нитки.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
С той поры я стал бродягой —
Нету повести плачевней,
Мне дремучий бор — постоялый двор,
Придорожный куст — харчевня.
У меня Луна в подружках,
Обнимаюсь только с нею;
Кличет сыч в лесах, и не небесах
Реют огненные Змеи.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Разве только с голодухи,
Если станет слишком туго,
Я стащу гуська, или петушка
Разлучу с его супругой.
Я ночую на кладбище,
Не боюсь я злого духа.
Мне страшней стократ, коли невпопад
Зарычит пустое брюхо.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Я мудрее Аполлона,
Ибо я взираю ночью
На игру светил, их возню и пыл,
Вижу тайны их воочью.
Рожки светлые Диана
Клонит к Пастуху на ложе,
И звезда любви Кузнецу свои
Наставляет рожки тоже.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Я с цыганами не знаюсь,
Сторонюсь лихих смутьянов,
Не терплю на дух окаянных шлюх
И буянов-горлопанов.
Девы нежные, не бойтесь
Приласкать беднягу Тома —
Он куда смирней и притом скромней
Хуторского дуболома.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Я веду фантазий войско
Воевать моря и земли,
На шальном коне я скачу во сне,
Меч пылающий подъемля.
Приглашение к турниру
Мне прислала королева:
До нее езды — три косых версты,
За Луной свернуть налево.
Так подайте хоть мне сухой ломоть,
Хоть какой-нибудь одежки!
Подойди, сестра, погляди — с утра
Бедный Том не ел ни крошки.
Песня Безумной Мадлен
Зовусь я дурочкой Мадлен, все подают мне корки;
Хожу босой, чтобы росой не замочить опорки.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
С тех пор сама свихнулась я, нет повести нелепей;
И плеткой стали бить меня, и заковали в цепи.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
Я этой палкой бью волков, когда гуляю лесом,
Баловников сую в мешок и продаю их бесам.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
В рожке моем таится гром, великая в нем сила,
А юбку я на небесах из радуги скроила.
Том от меня был без ума, а я была упряма;
Зачем тебя отвергла я, мой Томми из Бедлама?
Робин-весельчак
Князь Оберон — хозяин мой,
Страны чудес верховный маг.
Лететь во мрак, в дозор ночной
Я послан, Робин-весельчак.
Ну, кутерьму
Я подыму!
Потеха выйдет неплоха!
Куда хочу,
Туда лечу,
И хохочу я: — Ха, ха, ха!
Промчусь я, молнии быстрей,
Под этой ветреной луной,
И все проделки ведьм и фей,
Как на ладони, предо мной.
Но я главней
И ведьм, и фей,
Мне их приструнить — чепуха!
Всю суетню
Я разгоню
Одним внезапным: — Ха, ха, ха!
Люблю я в поле набрести
На припозднившихся гуляк,
Морочить их, сбивать с пути
И огоньком манить в овраг.
— Ау, ау! —
Я их зову…
Клянусь, проделка неплоха!
Бедняги — в грязь,
А я, смеясь,
Взвился и скрылся: — Ха, ха, ха!
Могу я подшутить и так:
Предстану в образе коня,
И пусть какой-нибудь простак
Вскочить захочет на меня —
Отпрыгну вмиг,
Он наземь — брык! —
Забава эта неплоха!
И прочь скачу,
Куда хочу,
И хохочу я: — Ха, ха, ха!
Люблю я, невидимкой став,
На погулянки прилететь
И со стола пирог украв,
Нарочно фыркать и пыхтеть.
Кого хочу,
Пощекочу —
Подпрыгнет девка, как блоха!
— Ой, кто меня? —
А я, темня,
Кричу: — Кум лысый! Ха, ха, ха!
Мы ночью водим хоровод
И веселимся, как хотим;
Но жаворонок запоет —
И врассыпную мы летим.
Такая сласть —
Младенца скрасть
Иль подменить исподтиха!
Мать подойдет,
А там — урод
Смеется в люльке: — Ха, ха, ха!
С тех пор, как Мерлин-чародей
На свет был ведьмою рожден,
Известен я среди людей
Как весельчак и ветрогон.
Но — вышел час
Моих проказ,
И с третьим криком петуха —
Меня уж нет,
Простыл и след.
До новой встречи: — Ха, ха, ха!
Песенка о прискорбном пожаре, приключившемся в театре «Глобус» в Лондоне
Облекшись в траурный покров,
Поведай, Мельпомена,
Какая вышла в день Петров
Трагическая сцена.
Такого страха, господа,
Не видел «Глобус» никогда:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
О муза скорбная, пропой
Про этот день ужасный,
Как Смерть металась над толпой,
Вздымая факел красный, —
Вельмож испуганных презрев
И Генриха Восьмого гнев:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Пожар тот начался вверху,
Таясь, к норке мышь,
Должно быть, пламя на стреху
Занес горящий пыж —
И вспыхнул театральный дом,
Флаг, башня — все пошло огнем,
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Тут бабы начали визжать,
И начался бедлам:
Купцы и шлюхи, рвань и знать —
Все бросились к дверям.
Ну, подпалило там штанов,
И париков, и галунов!
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Джон Хеминг*, в страхе трепеща,
Рыдал, как будто сбрендил,
И, лоб прикрыв полой плаща,
Молился Генри Кэндилл*.
Сгорело все — корона, трон,
И барабан, и балахон:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Стоял, к несчастью, летний зной,
Повяли все цветочки,
И даже не было пивной,
Чтоб жар залить из бочки.
Начнись пожар тот от земли,
Поссать* бы на него могли:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Вот, лицедеи, вам урок,
Чтоб жить чуть-чуть потише,
В народе не плодить порок,
Не крыть соломой крыши.
А лучше, чем блудить и пить,
На черепицу подкопить:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Лихая, знать, пришла пора:
Теперь вам нужно, братцы,
Как погорельцам, со двора
В дорогу собираться —
И представлять из разных драм,
Бродя с сумой по деревням:
Вот горе, так уж горе! —
воистину беда.
Последнее странствие
Написано, как полагают,
кающимся на пороге смерти
Возьму я крепкий Посох рвенья,
Ракушку странника возьму,
Баклагу, полную спасенья,
И чистой радости Суму;
Как подобает пилигриму,
Другого скарба я не иму.
И пусть измученное тело
Омоет кровь, а не бальзам,
Но душа в одежде белой
Устремится к небесам —
По той дороге вечной,
Где туман мерцает млечный,
Где родник с живой водой
За серебряной грядой;
Я эти струи
Поцелую
И навеки утолю
Жажду смертную мою.
И там я встречу непременно
Других паломников блаженных,
Навеки сбросивших, как я,
Истлевший саван бытия.
Я увлеку
Их к роднику —
Пусть каждый досыта напьется,
И лакомиться мы пойдем
Туда, где ангелы ведром
Нектар таскают из колодца.
Когда ж бессмертия вкусим
И вдосталь насладимся сим,
То поспешим тропою чудной,
Самоцветно-изумрудной,
К створам яхонтовых врат
И в алмазный вступим Град.
О, там Чертог есть неподкупен,
Для низкой злобы недоступен,
Где совести не продают;
Бессилен там и лживый суд,
И лицемерный обвинитель.
Там главный прокурор — Спаситель
Средь сонма Ангелов святых,
А не презренных золотых.
И пусть бессчётны заблужденья
Громким гласом осужденья
Вопиют, — клянусь крестом,
Что мы вовеки не умрем.
О мой Христос-душеприимец! —
Не подлый крючкотвор-мздоимец,
И не коварный адвокат —
Ты милостив тысячекрат!
Тебя молю я в час невзгоды,
Создавший землю, твердь и воды:
Когда назавтра я, увы! —
Не досчитаюсь головы,
Снабди тогда мой дух блаженный
Главою неусекновенной,
Чтоб мог пройти я путь последний свой
Твоею предызведанной стезей.