Григорий Кружков

Элизабет Барретт Браунинг Elizabeth Barrett Browning
1806–1861

Плач смертных

I

Глупцы кричат, что Бога нет,
Но разве нет печали?
Ведь под конец дороги свет
Нужнее, чем вначале.
Скрипит, изнемогает плоть
У ближнего на тризне,
И шепчет: «Смилуйся, Господь!» —
Кто не молился в жизни.
О, смилуйся, Господь!

II

Все гуще облака вверху,
Внизу все больше мрака,
И жмется стадо к пастуху,
К охотнику — собака.
Удар! и вспыхивает мрак
От яркого разлома,
И мы дрожим, не зная, как
Ответить гласу грома.
О, смилуйся, Господь!

III

Гремит над полем битвы гром,
Серпы войны в работе,
И — во имя чести — жнем
Снопы из братней плоти.
Одним сотворены Творцом,
Его дурные дети,
Мы рубимся к лицу лицом,
В свое подобье метя.
О, смилуйся, Господь!

IV

Чума опустошает град,
Дыша незримым ядом;
С телеги мертвецы глядят
Остекленелым взглядом.
Водицы просит сын опять,
Горя в недужном зное,
И воплем страшным будит мать
Свое дитя грудное.
О, смилуйся, Господь!

V

Страсть к золоту безумит нас,
Как будто сквозь одежу
Кентавра злая кровь, сочась,
Въедается нам в кожу.
Мы бредим выгодой одной,
Несчастные торговцы,
И сами биржевой ценой
Помечены, как овцы.
О, смилуйся, Господь!

VI

Лишает хлеба земляков
Проклятие наживы,
И смотрят толпы бедняков,
От голода чуть живы,
Как тянут певчие псалом
В раскрашенном соборе
И, что ни день, суда с зерном
Отчаливают в море.
О, смилуйся, Господь!

VII

Мы любим вечера встречать
Средь праздничного гула,
Старясь вновь не замечать
Пустующего стула.
Кричим и кубками стучим,
Налитыми до края;
Но плачет Божий серафим,
На этот пир взирая.
О, смилуйся, Господь!

VIII

Вот мы сидим, глаза в глаза.
«Ты не разлюбишь, милый?»
И застилает взор слеза:
«С тобою — до могилы!»
«Покуда смерть не разлучит!» —
Мы повторяем снова;
И горьким эхом нам звучит
Пророческое слово.
О, смилуйся, Господь!

IX

Мы наклоняемся в тоске
Над дорогим усопшим;
Скорбим, припав к его руке,
И мучимся, и ропщем:
Он здесь, он близко — но в руках
Безвольных нет ответа,
И отсвет на его щеках —
Лишь блик дневного света!
О, смилуйся, Господь!

X

Нас спрашивают иногда
Задумчивые дети,
Как нам жилось детьми, когда
Их не было на свете.
Как рассказать? Мы видим вновь
Ушедший мир бесценный,
И светит матери любовь
Улыбкой незабвенной.
О, смилуйся, Господь!

XI

Молиться мы приходим в храм
В невыразимой муке
И простираем к небесам
Запятнанные руки.
Под нами — темные гроба,
За нами — путь наш грешный;
Узка к спасению тропа
Из этой тьмы кромешной.
О, смилуйся, Господь!

XII

Мы отвергаем суету,
Желанья и томленья;
Идут, сменяясь на ходу,
Века и поколенья.
Но мы все те ж! Как страшен бес,
Так страшно нам и странно
Себя узреть в стекле небес,
В зерцале океана.
О, смилуйся, Господь!

XIII

С холма нам виден тот же вид,
Что в детстве мы любили:
С востока солнце золотит
Сияющие шпили.
Когда-то к шпилям золотым
Стремился взор наш пылкий,
А ныне дольше мы глядим
На плиты да могилки.
О, смилуйся, Господь!

XIV

С последним хрипом из груди
Умчится дух больного;
Что ждет его? Надейся, жди;
Ни стона, друг, ни слова.
Верь — там, куда глядит игла,
Куда, стеня, возносят
Свой стройный звон колокола,
Сын у Отца попросит:
О, смилуйся, Господь!

Безнадежность

Страданье настоящее бесстрастно;
Лишь те, что скорби не достигли дна,
Лишь недоучки горя — ропщут на
Свою судьбу, стеная громогласно;

Но тот, кто все утратил, безучастно
Лежит, как разоренная страна,
Чья нагота лишь господу видна
И чья печаль, как смерть сама, безгласна.

Она — как тот могильный монумент,
Поставленный, чтоб до скончанья лет
Усопший прах никто не потревожил

(Хоть все крошится — камень и цемент).
Коснись гранитных век — так влаги нет;
Когда б он мог заплакать, он бы ожил.

Из «Португальских сонетов»

I

Я вспоминала строки Феокрита
О череде блаженных, щедрых лет,
Что смертным в дар несли тепло и свет,
И юных весен их венчала свита, —
И, мыслями печальными повита,
Сквозь слезы памяти глядела вслед
Скользнувшей веренице тусклых лет,
Чьи тени мрачным холодом Коцита
Мне в душу веяли — и стыла кровь;
Как вдруг незримая чужая Сила
Меня, рванув, за волосы схватила
И стала гнуть: «Смирись, не прекословь!»
«Ты — Смерть?» — изнемогая, я спросила.
Но Голос отвечал: «Не Смерть, — Любовь».

IX

Так чем я отплатить тебе могу —
Затворница печали? Чем любовней
Слова мои, тем глуше и бескровней.
Слезами, что я в сердце берегу —
Иль вздохами? Их на любом торгу
Возы, и вороха — в любой часовне.
Возлюбленный! Ты видишь, мы — не ровни,
Как нищенка, я пред тобой в долгу.
Я улыбнусь — но этого порыва
Достанет лишь на миг. Мне не раздуть
Угасший пепел. Мертвая олива
Не принесет плода. Скорей же в путь!
Удерживать тебя несправедливо.
А то, что я люблю тебя, — забудь.

XVII

Возьмешь ли локон мой? Я не дарила
Доселе никому своих волос.
Увы, благоуханья юных роз
И блеска звезд в них не найти, мой милый.
Когда-то (грустный трюк!) я их клонила,
Чтоб на щеках скрывать следы от слез;
И, думаю, впервые бы пришлось
Их срезать на краю мой могилы.
Так что же — время повернуло вспять —
Иль молодость нагрянула вторая?
На палец я наматываю прядь,
Рассеянно, как девочка, играя…
Прими их, мой возлюбленный. Здесь мать
Меня поцеловала, умирая.

XX

Вообрази, лишь год назад, как тень, я
Бродила у заснеженной реки
Одна — и, ясным знакам вопреки,
Судьбы не чувствовала приближенья,
Перебирая малодушно звенья
Своей неволи и своей тоски, —
Что ты бы мог движением руки
Разбить. И впрямь достойно удивленья,
Как я могла, доверяясь чарам зим,
Не ощутить в шуршанье снеговея
Весны? Не угадать, благоговея,
Что тишь чревата голосом твоим,
Еще не прозвучавшим? Так афеи
Не верят в Бога, что для них незрим.

XXI

Скажи: люблю — и вымолви опять:
Люблю. Пусть это выйдет повтореньем
Или кукушки на опушке пеньем,
Не бойся уши мне прокуковать —
Ведь без кукушки маю не бывать
С его теплом, голубизной, цветеньем…
Любимый, слишком долго я сомненьем,
В ночи подкапывающим, как тать,
Была томима. Повтори мне снова:
Люблю. Пускай, как звон колоколов,
Гудит и не смолкает это слово:
Люблю. Подманивай, как птицелов,
Короткой, звонкой трелью птицелова.
Но и душой люби меня. Без слов.

XXIV

Пускай жестокий Мир, как нож складной,
Защелкнется, не причинив урона,
В ладони у Любви — и усмирено
Затихнет ярый вопль и шум земной.
Как хорошо, возлюбленный! С тобой
Я чувствую себя заговоренной
От всех клинков и стрел. Ты — оборона
И крепь моя; за этою стеной
Вдали от толп — незримо, потаенно —
Из данных нам природою корней
Мы вырастим два стебля, два бутона,
Две лилии — жемчужней и светлей
В лучах росы, чем царская корона!
А сколько жить им, небесам видней.

XXIX

Мечтаю о тебе. Ты, словно ствол,
Весь думами моими и мечтами
Увит, как виноградными листами
И скрыт в том лесе, что тебя оплел.
Но нет, фантазий буйный произвол
И петли мыслей, вьющихся кругами,
Тебя не стоят. Прошурши ветвями
Могучими — как будто вихрь прошел —
О пальма стройная! — и отряхни
Ненужную завесу перед взглядом:
Мечты — сравнятся ли с тобой они?
Взирать, внимать твоим речам-усладам…
Я новый воздух пью в твоей тени
И ни о чем не думаю; ты — рядом.