Григорий Кружков

Эдвард Лир Edward Lear
1812–1888

Мистер Йонги-Бонги-Бой

В том краю Караманджаро,
Где о берег бьет прибой,
Жил меж грядок с кабачками
Мистер Йонги-Бонги-Бой.
Старый зонт и стульев пара
Да разбитая гитара —
Вот и все, чем был богат,
Проживая между гряд
С тыквами и кабачками,
Этот Йонги-Бонги-Бой,
Честный Йонги-Бонги-Бой.

Как-то раз, бредя устало
Незнакомою тропой,
На поляну незабудок
Вышел Йонги-Бонги-Бой.
Там средь курочек гуляла
Леди, чье лицо сияло.
«Это леди Джингли Джоттт
Белых курочек пасет
На поляне незабудок», —
Молвил Йонги-Бонги-Бой,
Мудрый Йонги-Бонги-Бой.

Обратясь к прекрасной даме
В скромной шляпке голубой,
«Леди, будьте мне женою, —
Молвил Йонги-Бонги-Бой.
Я мечтал о вас ночами
Между грядок с овощами;
Я годами вас искал
Между пропастей и скал;
Леди, будьте мне женою!» —
Молвил Йонги-Бонги-Бой,
Пылкий Йонги-Бонги-Бой.

«Здесь, в краю Караманджаро,
Где о берег бьет прибой,
Много устриц и омаров
(Молвил Йонги-Бонги-Бой).
Старый зонт и стульев пара
Да разбитая гитара
Будут вашими, мадам!
Я на завтрак вам подам
Свежих устриц и омаров», —
Молвил Йонги-Бонги-Бой,
Щедрый Йонги-Бонги-Бой.

Леди вздрогнула, и слезы
Закипели, как прибой:
«Вы немножко опоздали,
Мистер Йонги-Бонги-Бой!
Ни к чему мечты и грезы,
В мире много грустной прозы:
Я любить вас не вольна,
Я другому отдана,
Вы немножко опоздали,
Мистер Йонги-Бонги-Бой,
Милый Йонги-Бонги-Бой!

Мистер Джотт живет в столице,
Я с ним связана судьбой.
Ах, останемся друзьями,
Мистер Йонги-Бонги-Бой!
Мой супруг торгует птицей
В Англии и за границей,
Всем известный Джингли Джотт;
Он и вам гуся пришлет.
Ах, останемся друзьями,
Мистер Йонги-Бонги-Бой,
Славный Йонги-Бонги-Бой!

Вы такой малютка милый
С головой такой большой!
Вы мне очень симпатичны,
Мистер Йонги-Бонги-Бой!
Если б только можно было,
Я б решенье изменила,
Но, увы, нельзя никак;
Верьте мне: я вам не враг,
Вы мне очень симпатичны,
Мистер Йонги-Бонги-Бой,
Милый Йонги-Бонги-Бой!»

Там, где волны бьют с размаху,
Где у скал кипит прибой,
Он побрел по краю моря,
Бедный Йонги-Бонги-Бой.
И у бухты Киви-Мяху
Вдруг увидел Черепаху:
«Будь галерою моей,
Увези меня скорей
В ту страну, где нету горя!» —
Молвил Йонги-Бонги-Бой,
Грустный Йонги-Бонги-Бой.

И под шум волны невнятный,
По дороге голубой
Он поплыл на Черепахе,
Храбрый Йонги-Бонги-Бой;
По дороге невозвратной
В край далекий, в край закатный.
«До свиданья, леди Джотт», —
Тихо-тихо он поет,
Вдаль плывя на Черепахе,
Этот Йонги-Бонги-Бой,
Верный Йонги-Бонги-Бой.

А у скал Караманджаро,
Где о берег бьет прибой,
Плачет леди, восклицая:
«Милый Йонги-Бонги-Бой!»
В той же самой шляпке старой
Над разбитою гитарой
Дни и ночи напролет
Плачет леди Джингли Джотт
И рыдает, восклицая:
«Милый Йонги-Бонги-Бой!
Где ты, Йонги-Бонги-Бой?»

Донг С Фонарем На Носу

Когда тьмою и мглою кромешной объят
Злоповедный Грамбулинский Бор,
Когда гулкие волны о скалы гремят
И тяжелые, мрачные тучи висят
Над вершинами Знудских Гор, —

Тогда, сквозь этот жуткий мрак,
Какой-то брезжит светлый знак,
Какой-то слабый огонек,
Пронзая веером лучей
Густую черноту ночей,
Во тьме блуждает без дорог,
Далек и одинок.

То шевельнется, то замрет,
То снова медленно ползет,
Как светлячок, среди стволов
Гигантских Буков и Дубов.
И те, кто зрят в полночный час
С высоких Башен и Террас
Тот слабый огонек в лесу,
Тревожно ударяют в гонг
И восклицают: «Это Донг! —
Это Донг!
Это Донг!
Это Донг С Фонарем На Носу!»

Было время —
Не знал он ни горя, ни зла,
Жизнь его беспечально и вольно текла,
Но приплыли джамбли туда в решете
(Это были те самые! самые те!) —
И высадились возле Зиммери-Фид,
Где омары столь аппетитны на вид
И прибой возле скал так бурлит и шумит,
Словно чайник кипит на плите.
Там они танцевали все ночи и дни
И песню волшебную пели они:

Далеко-далеко,
И доплыть нелегко
До страны, где на горном хребте
Синерукие джамбли над морем живут,
С головами зелеными джамбли живут.
И ушли они вдаль в решете!

И была среди джамблей Дева одна —
С волосами зелеными, словно волна,
И руками синими, как небосвод;
Рядом с Девою милой ночь напролет
Очарованный Донг водил хоровод.
Но ужасный день наступил;
И уплыли джамбли в море опять,
И остался Донг одиноко стоять
(Созерцая пустынную водную гладь) —
Неприкаян, дик и уныл.

Он глядел и глядел до боли в очах
На далекий парус в закатных лучах
(А прибой между скал все кипел),
Он мычал и стонал, он томился и чах
И песню джамблей он пел:

Далеко-далеко,
И доплыть нелегко
До страны, где на горном хребте
Синерукие джамбли над морем живут,
С головами зелеными джамбли живут.
И ушли они вдаль в решете!

А когда догорела заката кайма,
Он вздохнул и воскликнул: «Увы!
И последние выдуло крохи ума
Из несчастной моей головы».
И пошел он скитаться все дни напролет
Среди скал и холмов, лесов и болот,
Распевая: «В каком отыщу я краю
Синерукую милую Деву мою?
У каких берегов и озер
За грядою неведомых гор?»

Так, на тоненькой дудке свистя и пища,
Он скитается, милую Деву ища.
И чтоб ночью не сбиться с пути,
Он надрал коры осин и берез
И сплел себе удивительный Нос,
Вот уж истинно замечательный Нос —
Такого нигде не найти! —
И покрасил его яркой сурьмой,
И завязал на затылке тесьмой.
Этот Нос, как Башня, торчал на лице
И в себе заключал он фонарь на конце,
Освещающий мир
Через множество дыр,
Проделанных в этом огромном Носу;
Защищенный корой,
Чтобы ветер сырой
Его не задул в злоповедном лесу.

Так все ночи и дни напролет
Он блуждает средь гор, лесов и болот,
Этот Донг С Фонарем На Носу!
Пугая дудочкой ворон,
Уныл, истерзан, изнурен,
Все ищет, но не может он
Найти свою красу.
И те, кто зрят в полночный час
С высоких Башен и Террас
Тот беглый огонек в лесу,
Тревожно ударяют в гонг
И восклицают: «Это Донг!
Это он там блуждает в лесу! —
Это Донг!
Это Донг!
Это Донг С Фонарем На Носу!»

Лимерики

***

Жил-был старичок из Гонконга,
Танцевавший под музыку гонга.
Но ему заявили:
«Прекрати это — или
Убирайся совсем из Гонконга!»

***

Один старикашка с косою
Гонялся полдня за осою.
Но в четвертом часу
Потерял он косу
И был крепко укушен осою.

***

Жил старик на развесистой ветке,
У него были волосы редки.
Но галчата напали
И совсем общипали
Старика на развесистой ветке.

***

Жил старик у подножья Везувия,
Изучавший работы Витрувия,
Но сгорел его том,
И он взялся за ром,
Ром-античный старик у Везувия.

***

Жил старик, по фамилии Плиски,
С головою не больше редиски.
Но, надевши парик,
Становился старик
Судьей, по фамилии Плиски!

***

Жил один старичок в Девоншире,
Он распахивал окна пошире
И кричал: «Господа!
Трумбаду, трумбада!» —
Ободряя народ в Девоншире.

***

Одна старушонка из Лоха
Себя развлекала неплохо:
Все утро сидела
И в дудку дудела
На кустике чертополоха.

***

Пожилой джентльмен из Айовы
Думал, пятясь от страшной коровы:
«Может, если стараться
Веселей улыбаться,
Я спасусь от сердитой коровы?»

***

Некий джентльмен в городе Дареме
Постоянно был мучим кошмарами.
Чтобы горю помочь,
Приходилось всю ночь
Освежать его пивом с кальмарами.

***

Жила-была дама приятная,
На вид совершенно квадратная.
Кто бы с ней ни встречался,
От души восхищался:
«До чего ж эта дама приятная!»

***

Жил мальчик из города Майена,
Свалившийся в чайник нечаянно.
Он сидел там, сидел
И совсем поседел,
Этот бывший мальчишка из Майена.

***

Жил мальчик вблизи Фермопил,
Который так громко вопил,
Что глохли все тетки
И дохли селедки,
И сыпалась пыль со стропил.

***

Один джентльмен втихомолку
Забрался на старую елку.
Он кушал пирог
И слушал сорок,
На ту же слетевшихся елку.

***

Жил один долгожитель в Пергаме,
Он Гомера читал вверх ногами.
До того дочитался,
Что ослаб, зашатался
И свалился с утеса в Пергаме.

***

Жил в Афинах один Стариканос,
Попугай укусил его за нос.
Он воскликнул: «Ах, так?
Сам ты попка-дурак!» —
Вот сердитый какой Стариканос!

***

Жил старик с сединой в бороде,
Восклицавший весь день: «Быть беде!
Две вороны и чиж,
Цапля, утка и стриж
Свили гнезда в моей бороде!»

***

Жил старик благородный в Венеции,
Давший дочери имя Лукреция.
Но она очень скоро
Вышла замуж за вора,
Огорчив старика из Венеции.

***

Говорил старичок у куста:
«Эта птичка поет неспроста».
Но, узрев, что за птаха,
Он затрясся от страха:
«Она вчетверо больше куста!»

***

Жил-был старичок у причала,
Которого жизнь удручала.
Ему дали салату
И сыграли сонату,
И немного ему полегчало.

***

Жила на горе старушонка,
Что учила плясать лягушонка.
Но на все «раз-и-два»
Отвечал он: «Ква-ква!»
Ох, и злилась же та старушонка!

***

Жил один старичок на болоте,
Убежавший от дяди и тети.
Он сидел на бревне
И, довольный вполне,
Пел частушки лягушкам в болоте.

***

Жил на свете разумный супруг,
Запиравший супругу в сундук.
На ее возражения
Мягко, без раздражения
Говорил он: «Пожалте в сундук!»

***

Жил-был старичок у канала,
Всю жизнь ожидавший сигнала.
Он часто в канал
Свой нос окунал,
И это его доконало.

***

Жил-был старичок между ульями,
От пчел отбивался он стульями.
Но он не учел
Числа этих пчел
И пал смертью храбрых меж ульями.

***

Жил-был старичок из Винчестера,
За которым погналися шестеро.
Он вскочил на скамью,
Перепрыгнул свинью
И совсем убежал из Винчестера.

***

Жил-был человек в Амстердаме,
Не чистивший шляпу годами.
Он в ней невзначай
Заваривал чай
И в ней же гулял в Амстердаме.

***

Жил общественный деятель в Триполи,
У которого волосы выпали.
Он велел аккуратно
Все их вставить обратно,
Озадачив общественность Триполи.

***

Принц Непальский покинул Непал
И в пути с парохода упал.
На запрос из Непала:
«Что упало, пропало!» —
Отвечало посольство в Непал.

***

Жил один джентльмен из Ньюкасла,
У которого трубка погасла.
Он сказал себе: «Тэк-с…»
Съел бульон и бифшекс.
Вот какой молодец из Нькасла!

Баллада о великом педагоге

Он жил в заливе Румба-Ду,
Там, где растет камыш,
Сажал на грядках резеду,
Ласкал ручную мышь.
Дом был высок, а за окном —
Лишь океан и окоем.

Он был великий педагог,
Детишек лучший друг:
Кто честно выполнял урок
И грыз гранит наук,
Тем разрешал он рвать камыш
И позволял погладить мышь.

Но кто ученьем пренебрег,
Валяя дурака,
К тем он бывал ужасно строг:
Хватал их за бока
И, правым гневом обуян,
Швырял с утеса в океан.

Но чудо! дети в бездне вод
Не гибли средь зыбей,
Но превращались в стайки шпрот,
Плотвят и окуней.
O их судьбе шумел камыш
И пела песнь ручная мышь.

Баллада о Кренделе Йоке

Жил на самой вершине Сдобной Сосны
Некий Крендель Брендель Йок;
Он шляпу носил такой ширины,
Чтоб никто его видеть не мог.
Шире дюжины зонтиков шляпа была,
Лент и бантиков было на ней без числа,
И висели кругом колокольцы на ней,
Чтобы звоном веселым встречал он гостей,
Этот Крендель Брендель Йок.

Но гости не шли и не шли к нему,
И воскликнул Крендель Йок:
— Так к чему же мне пышность и сдобность к чему,
И джем, и крем, и творог?
Чем я думаю больше о жизни своей,
Тем становится мне все ясней и ясней,
Что безлюдны, как Арктика, эти места
И жизнь моя здесь холодна и пуста, —
Молвил Крендель Брендель Йок.

Но однажды слетели к Сдобной Сосне
Канарейка и Канарей.
— Ах, я видела это место во сне!
Милый друг, погляди скорей:
Вот так шляпа! В ней футов, наверное, сто;
Не построить ли нам в этой шляпе гнездо?
Мистер Крендель Йок, вы позволите тут,
На сосне, нам устроить уютный приют
Вдалеке от опасных зверей?«

А тотчас прилетели туда Свиристель,
Любопытная Сыть и Пчела,
Голенастая Цапля и маленький Шмель,
И Улитка туда приползла.
И припрыгал мышастый-ушастый Ням-Ням,
И все хором взмолились: — Позвольте же нам
На краю этой шляпы прекрасной у вас
Приютиться на время — на век иль на час,
Ибо здесь только жизнь весела!

А за ними — Сова и Малайский Медведь,
Перепелка и Снежный Вьюрок,
Озабоченный Рак, Не Умеющий Петь,
И Поббл Без Пальцев Ног,
И Слоненок, рожденный в Цейлонском Лесу,
И трагический Донг с Фонарем на Носу;
И все просят одно: мол, позвольте нам тут,
В вашей шляпе, устроить приятный уют
Мистер Крендель Брендель Йок!

И подумал тогда, и сказал себе так
Этот Крендель Йендель Йок:
«То-то будет на Сдобной Сосне кавардак,
Когда все прилетят на чаек!»
И всю ночь до утра под Лимонной Луной
Танцевали и пели они под сосной,
И шумели вразброд, и кричали: ура! —
И счастливы были всю ночь до утра,
Пока Рак не подул в свой Свисток!

Дядя Арли

Помню, помню дядю Арли
С голубым сачком из марли:
Образ долговяз и худ,
На носу сверчок зеленый,
Взгляд печально-отрешенный —
Словно знак определенный,
Что ему ботинки жмут.

С пылкой юности, бывало,
По холмам Тинискурала
Он бродил в закатный час,
Воздевая руки страстно,
Распевая громогласно:
«Солнце, солнце, ты прекрасно!
Не скрывайся прочь от нас!»

Точно древний персианин,
Он скитался, дик и странен,
Изнывая от тоски:
Грохоча и завывая,
Знания распространяя
И — попутно — продавая
От мигрени порошки.

Как-то, на тропе случайной,
Он нашел билет трамвайный,
Подобрать его хотел:
Вдруг из зарослей бурьяна
Словно месяц из тумана,
Выскочил Сверчок нежданно
И на нос к нему взлетел!

Укрепился — и ни с места,
Только свиристит с насеста
Днем и ночью: я, мол, тут!
Песенке Сверчка внимая,
Дядя шел не уставая,
Даже как бы забывая,
Что ему ботинки жмут.

И дошел он, в самом деле,
До Скалистой Цитадели,
Там, под дубом вековым,
Он скончал свой подвиг тайный:
И его билет трамвайный,
И Сверчок необычайный
Только там расстались с ним.

Так он умер, дядя Арли,
С голубым сачком из марли,
Где обрыв над бездной крут;
Там его и закопали
И на камне написали,
Что ему ботинки жали,
Но теперь уже не жмут.