Уистен Хью Оден Wystan Hugh Auden
1907–1973
Плачущая на распутье
Плачущая на распутье,
Где он, твой жених —
С ловчей птицей на перчатке,
С парой гончих злых?
Прикажи умолкнуть птахам,
Прогони их прочь;
Пусть погаснет солнце в небе
И нагрянет ночь.
Ветер груб, и тьма кромешна,
И тропа узка;
Впереди — туман и гибель,
Позади — тоска.
Но, наперекор тоске и страху,
Ты идти должна;
Океан ли встретишь — выпей
Океан до дна.
Обыщи морей глубины,
Горький их отстой,
Отыщи среди обломков
Ключик золотой.
А дойдешь до края света, —
Чтоб ступить за край,
Стражу страшному, как плату,
Поцелуй отдай.
Испытай шатучий мостик,
Что над бездной лег,
И заброшенного замка
Перейди порог.
Всюду — пыль и паутина,
Комнаты пусты,
В зеркало вглядись чужое
И узнай, кто ты.
Вот и все. Нашарь, не глядя,
В нише лезвие —
И пронзи им это сердце
Лживое свое.
Великолепная пятерка
Мужайся, мудрый нос!
Служа, как старый пес,
Заботам современным,
Не сравнивай, дружок,
Их кислый запашок
С тем запахом блаженным
Священных древних рощ,
Где ты, являя мощь,
Стоял, оракул грозный,
Торжественно-серьезный!
Но это все в былом;
Теперь ты — мостик между
Устами и челом.
Внушай же нам надежду,
Врубаясь, как топор,
В космический простор
И прибавляя лоска
Всему, что слишком плоско;
Указывай нам путь
Сквозь тернии — к вершине,
Куда тебе отныне,
Увы, не досягнуть!
Остепенитесь, уши!
Оставьте кабаре,
Где выжатые души
И где мозги-пюре
Внимают мелодраме
С кривляньем и прыжками.
Воображеньем хил,
Наш век окно закрыл
Для вымыслов прекрасных,
Он требует от нас
Лишь сплетен ежечасных,
Скандалов напоказ.
Бегом — из мюзик-холла!
Вас ждет иная школа,
Где вы, трудясь за двух,
Так изощрите слух,
Что в шепотках астральных
Расслышите ответ:
На свете звуков нет
Ни странных, ни банальных.
Всему — свой день и час:
Танцуйте, страх отринув,
Изящней херувимов,
Свой новый па-де-грас!
Остерегитесь, руки!
Учтите, что дела,
Свершенные от скуки,
Во гневе иль со зла,
И низкие интрижки —
Прочтутся, как по книжке,
По письменам руки.
Мы помним кулаки
Могучих предков наших,
Что превращали в кашу
Врагов — и на скале
Навечно вырезали
Глубокие скрижали;
Но кости их — в земле.
И стыдно, если чья-то,
Вся в жилах узловатых,
Отжившая клешня
Из нынешнего дня
Толкает нас к возврату
В ту варварскую дату.
А я желаю вам
Жить, благо создавая
И в дар передавая
Неведомым рукам.
Глаза, учитесь прямо
Смотреть во все глаза, —
Не видя в этом срама,
Но узнавая за
Их наготой открытой
Зрачки с иной орбитой.
Сравните блеск пустой
Сквозь прорезь узких щелок
Размытых суетой
Безжизненных гляделок —
И дерзкий, добрый взор
Живого человека,
В котором отражен
Очей и сердца спор,
Конфликт ума и века.
Чем разрешится он —
Смутится ль разум жалкий?
Иль страсти, может быть,
Придется уступить
В их жаркой перепалке?
Кто зрит, как узок взор,
Лишь тот на свете зрячий;
Смотрите же без шор
На видящих иначе!
Воспой, язык, воспой
Земную Музу! — ибо
Мотив и лад любой
Ты можешь взять на выбор.
Ей лестно все. Восславь
Причуды и манеры
Той, что способна в явь
Преобразить химеры.
Пред старым Колесом
Алчбы и утоленья,
Дрожа голодным псом,
В минуты вожделенья,
Как твой невежда-брат,
Живущий ниже чресел,
Что вечно виноват
И вечно нос повесил, —
Воспой хвалу своей
Наставнице великой!
Не бойся, что заикой
Покажешься… Скорей,
О путаник матерый,
Праматери открой
Ту правду, до которой
Ей не дойти самой.
Прелестная пятерка,
Пока я жив, живи,
Дурея от восторга,
Шалея от любви —
Иль от еще чего там,
Но вопреки подсчетам! —
Я мог бы без труда
Найти причины, чтобы
Завыть, как пес, от злобы,
От боли и стыда,
Задравши морду к небу!..
Но у небес не требуй
Сочувствия в ответ:
Когда оно дождется,
Что голос пресечется
И вой сойдет на нет,
То провещает внятно,
Хотя и непонятно,—
Такой бесстрастный тон,
Как будто в микрофон
Бубнит загробный кореш:
«Блажен рожденный в свет!»
И с этим не поспоришь,
Да и резону нет.
Железная дорога
Увязнуть может в грязи
Любой из автобродяг;
Лишь старый добрый вагон
От рельсовых догм — ни на шаг.
Он так неуклонно рысит
Своим железным путем,
Что всякий попутный обман
Оказывается ни при чем.
И если б даже я мог
Пойти, куда поманит
Загадочная тропа
И романтический вид,
Я сам бы сказал себе: стоп!
А что меня, в сущности, ждет —
Какая такая любовь,
Наследство или почет?
В то время, как здесь, не сходя
С наезженной колеи,
Я волен вообразить
Любой уголок земли.
Когда уложен багаж,
Притом оплачен билет,
Мечтать о лучшей стезе —
Бесплатней радости нет.
Колыбельная
Умолкнул шум труда,
склонился день к закату
и пала тьма на землю.
О мир! блаженный мир!
Сотри с лица заботу;
закончен круг дневной,
вся эта канитель —
отвеченные письма,
оплаченные счетá
и вынесенный мусор —
закончены. Ты можешь
раздеться и свернуться
как устрица, в постели,
где счастье и уют,
и самый лучший климат.
Спи, старый, баю-бай!
Грек перепутал все:
Нарцисс был старым дедом,
годами укрощенным,
освобожденным от
любви к чужому телу;
когда-то ты мечтал
быть грубым, волосатым
и мужественным типом,
теперь не то — ты любишь
вот эту бабью плоть,
ее лелеешь, гладишь,
невинно-одинокий,
Мадонна и Дитя.
Спи, старый, баю-бай!
Пора, пора уснуть;
пусть переходит власть
к животному рассудку,
что дремлет где-то в чреве,
в пределах материнских
богинь, что сторожат
Священные Врата, —
без чьих немых внушений
все наше словоблудье
бессильно и презренно.
Не бойся снов, их чар
и страхов — это шутки
сомнительного вкуса;
не доверяйся им.
Спи, старый, баю-бай!